Глава 49 НАВЕРХ ВЫ, ТОВАРИЩИ, ВСЕ ПО МЕСТАМ
    
      — Вот, собственно, и все, — сказал генерал и повел стволом снизу вверх. — Подъем!
    
    
      Мы встали на ноги.
    
    
      — А можно и я спрошу? — Сергеич потер грудь и виновато улыбнулся.
    
    
      На месте Самойленко я открыл бы огонь прямо здесь и сейчас. Хотя откуда ему, дурню паркетному, знать, что обычно следует за этой улыбкой?
    
    
      — Что с тобой, старый хрен, поделаешь, — отозвался он, так ничего и не поняв. — Валяй!
    
    
      — Тебе ведь там хорошо платят? — Мой куратор ткнул пальцем туда, где, по его мнению, находился наш бывший вероятный противник, а ныне — стратегический партнер.
    
    
      — Сейчас неплохо, — ответил генерал. — А поначалу были сущие крохи.
    
    
      — Значит, деньжат у тебя на счетах достаточно, — упрямо гнул свою линию полковник. — Так скажи, какого черта ты до сих пор не свалил за большую соленую лужу?
    
    
      — Идиот! — радостно воскликнул Самойленко. — Дебил! — Он даже хлопнул себя по ляжке. — Да через два года я…
    
    
      — Накопишь достаточно? — предположил Сергеич. — И сколько же тебе надо?
    
    
      — Клинический случай! — заявил триумфатор. — Через два года я стану начальником ГРУ! Знали бы вы, какие люди…
    
    
      — Мы знаем, — тихо сказал Кандауров.
    
    
      — Что?
    
    
      — Все! — отозвался я. — Тоже мне, секрет.
    
    
      — Да? — удивился генерал. — Ну, тогда, ребята, я вас больше не задерживаю. До встречи в другой жизни! — Он вскинул оба пистолета.
    
    
      Мы с Сергеичем, сами того не желая, встали бок о бок и вполоборота, почти полностью повторив знаменитую работу скульптора Мухиной, ту самую, которая высится на проспекте Мира возле ВДНХ. Я, меньший по габаритам, изображал колхозницу, правда, без серпа.
    
    
      — Огонь! — вдруг скомандовал Кандауров и захохотал как злодей из оперетты.
    
    
      Щелк-щелк-щелк, пауза, опять щелк-щелк.
    
    
      — Не получается, — с неподдельным участием отметил я. — А знаешь, дурачок, почему?
    
    
      Холеное личико генерала вдруг перекосилось. Он бросил стволы и полез в карман. Наверное, ему показалось, что это происходит очень быстро.
    
    
      — Замри! — В руке у меня как бы сам по себе оказался пистолет. — И не дергайся! В тех пушках патроны неправильные, а в этой — самые настоящие. — Я протянул пистолет Сергеичу. — Подержи, пожалуйста.
    
    
      — Щас! — Старый симулянт, чертов актер из погорелого театра, пулей, как юный кенгуру, рванул с места длинным прыжком.
    
    
      Он подскочил к окаменевшему товарищу генералу и для начала засадил ему кулачищем в пузо. Охлопал его, извлек из кармана миниатюрный — срамота какая! — пистолетик и отбросил в сторону. Урча от наслаждения, Сергеич ухватил его левой рукой за душу, вздернул вверх, без особого усилия приподнял, а правой ладонью начал лупить по морде.
    
    
      Лапка у моего куратора, доложу вам, толщиной почти с бессмертное произведение основоположника марксизма под названием «Капитал», а весом, пожалуй, побольше будет. Так что голова у того клоуна болталась под ударами как у тряпичной куклы.
    
    
      А что в это время делал я? Прыгал вокруг, ныл и унижался.
    
    
      — Ну, дай же хоть разочек! Будь ты человеком!
    
    
      Знали бы вы, как долго я об этом мечтал. Не сложилось. Сергеич опустил генерала на пол, крутанул, слегка подтолкнул и придал ускорение хорошим пинком под зад. Если бы наши футболисты научились так попадать по мячу, они точно разгромили бы бразильцев в финале чемпионата мира. Только вот слабо им.
    
    
      А у Кандаурова все прошло в лучшем виде. Самойленко взмыл в воздух, да так стремительно, что едва не выскочил из порток, пролетел метра полтора и вписался в стенку. Он немного постоял, прилипнув к ней, рухнул на спину и затих.
    
    
      — Ах ты, старая сволочь! — заорал я. — Совесть у тебя есть?
    
    
      — Тихо! — Мой куратор поднял указательный палец толщиной с хороший огурец. — Мне кажется, Стас, ты забываешься.
    
    
      — Да? — со слезой в голосе отозвался я. — Кто бы говорил! — Я вытащил портсигар, угостился сигареткой и передал ему.
    
    
      — А что, я действительно такой старый и дряхлый? — озабоченно спросил он.
    
    
      — Ну, не знаю. — Я глянул на полковника и пожал плечами. — По виду вроде нормально. Сердце, говорили…
    
    
      — А ты сразу и поверил. — Мой куратор усмехнулся, достал платок и вытер лоб.
    
    
      Пот — побочное явление той дряни, которую он принимал, чтобы выглядеть бледным и жалким.
    
    
      Генерал, лежащий на полу, слегка пошевелился и застонал.
    
    
      — А тебе, сука, слова не давали. — Я подскочил к нему и приложился ногой по ребрам.
    
    
      Слегка, чисто для порядка.
    
    
      — Докуривай. — Сергеич посмотрел на часы.
    
    
      — Что, уже пора? — Я тут же загасил сигарету.
    
    
      — Самое время, — подтвердил он. — А теперь стой смирно и держи руки на виду.
    
    
      Чуть слышно щелкнули замки, и в тот же момент в квартиру стремительно просочились молодые люди в строгих темных костюмах. Высокие, явно хорошо физически подкованные. С «Кипарисами», которые в их ладонях смотрелись просто как детские игрушки. Они заняли позиции возле нас и замерли.
    
    
      — Товарищи офицеры! — скомандовал вдруг мой куратор и принял стойку «смирно».
    
    
      Я тоже вытянулся.
    
    
      Даже генерал, мать его, и тот лег как-то построже, сдвинул ножки и прижал к ним руки. Видно, он до сих пор еще считал себя одним из нас.
    
    
      Тут в комнату вошел Первый. Только так и никак иначе среди своих именуется начальник ГРУ. Не «товарищ генерал», их у нас как семечек в арбузе, и не «начальник».
    
    
      Он вошел, немного постоял, оглядел физиономию Самойленко, валяющегося на полу, и спросил:
    
    
      — Что это с ним?
    
    
      А там было на что посмотреть. Как будто хулиганы оторвали башку у этого красавца, поиграли ею в футбол, прокрутили в бетономешалке и небрежно пришили обратно.
    
    
      — Виноват, — срывающимся голосом произнес Сергеич. — Я не сдержался и дал ему пощечину. — Он потупился и опустил голову. — Готов понести наказание за несдержанность.
    
    
      — Вот, значит, как, — проговорил Первый. — Уберите это. — Он указал на тушку. — И все ждите внизу.
    
    
      Крепкие ребята подняли Самойленко, мигом окольцевали его и поволокли к выходу.
    
    
      Мы остались втроем.
    
    
      Первый подошел к Кандаурову и протянул ему руку.
    
    
      — Здравствуй.
    
    
      — Здравия желаю, — отозвался Сергеич и пожал начальственную длань очень осторожно, чтобы ненароком не сплющить.
    
    
      — А ведь когда-то мы были на «ты» — грустно сказал Первый. — Как время-то летит.
    
    
      — Подаю пример молодежи, — бодро гаркнул мой куратор. — Чтобы, значит, понимали.
    
    
      — Молодежь, говоришь. — Первый опустился в кресло, в котором не так давно восседал Самойленко. — Твой кадр?
    
    
      — Мой! — с неприкрытой гордостью подтвердил Кандауров. — Лучший!
    
    
      У меня аж в глазах защипало. Ласковое слово, даже не вполне заслуженное, согревает сердце.
    
    
      — Мы встречались раньше?
    
    
      — В прошлом году, — голосом правофлангового роты почетного караула доложил я. — Вы мне вручали орден. — Я скромно умолчал о паре обычных выговоров и одном строгом от его же имени.
    
    
      — Докладывайте! — распорядился он. — Кратко. Подробный рапорт представить через два… — Тут Сергеич тихонько крякнул. — Ладно, через три часа, в единственном экземпляре, от руки.
    
    
      — Есть! — я принял положение «вольно», начал излагать суть дела и уложился в десять минут.
    
    
      Подробности нашего милого разговора с генералом я освещать не стал. Трансляцию этой пьесы на три голоса он и так прекрасно услышал. Для того и приехал. Ждал в машине у подъезда.
    
    
      — Вот, значит, как. — Первый забарабанил пальцами по журнальному столику. — Интересно. Еще что-нибудь?
    
    
      Сергеич посмотрел на часы и доложил:
    
    
      — Его подельник Глушков приблизительно через два часа прилетает самолетом президента из Сирии.
    
    
      — Что он там делал?
    
    
      — Участвовал в подготовке визита на высшем уровне.
    
    
      — Тогда мне пора. — Первый встал, обменялся рукопожатием с моим куратором, подошел ко мне, тоже протянул руку и заявил: — Никакой награды за эту операцию не ждите. Как только напишете рапорт, сразу же все забудете. Это приказ. Все понятно?
    
    
      А что тут, собственно, понимать? Да и не надо мне ничего, не тот случай.
    
    
      — Так точно! — гаркнул я во всю глотку, сделав лицо молодцеватым и в меру тупым.
    
     
    
      Мы с куратором спустились вниз, уселись в «Волгу» и дружно закурили.
    
    
      — Как настроение?
    
    
      — Никак, — честно ответил я, утомленно шевеля пальцами.
    
    
      Мне давненько не приходилось так много писать. Все же я справился, осилил листов пятнадцать с грифом: «Совершенно секретно. Экземпляр единственный, только адресату», лично заложил их в конверт и сдал курьеру в костюме стоимостью в пару моих месячных окладов. После чего лично же проконтролировал процесс опечатывания кейса.
    
    
      — Это лечится, — уверенно заявил Сергеич и повернул ключ в замке зажигания. — Сейчас заедем в магазин, кое-что прикупим и сразу ко мне.
    
    
      — А что скажет супруга?
    
    
      В прошлый раз я изрядно перебрал с дозой и повел себя недостойно высокого звания российского военного разведчика.
    
    
      — Так никого же нет дома, — заявил мой куратор. — Уже вторую неделю.
    
    
      — Тогда поехали, — сказал я.
    
    
      — Выше голову, товарищ! — Полковник осторожно похлопал меня по плечу.
    
    
      — Больше никогда меня так не называй.
    
    
      — Почему?
    
    
      — Потому, — отозвался я. — И вообще, что-то на душе у меня неважно. — Я выбросил сигарету в окно. — Сплошное дерьмо.
    
    
      — Смывается водкой, — заявил мой куратор и прибавил газу.
    
    
      — Уверен?
    
    
      — Конечно. — Он остановился на перекрестке. — Еще как смывается, главное, чтобы водки хватило.
    
    
      — И все-то ты знаешь! — восхитился я.
    
    
      — Давно живу, — последовал ответ. — Ты тоже со временем, может быть, немножечко поумнеешь.